Богемная рапсодия: как потомки Ротшильдов сделали виноделие фамильным ремеслом

Члены французской ветви самой известной в мире банкирской династии Ротшильдов совершили революцию в виноделии и превратили его в высокое искусство

Сила искусства такова, что, прикоснувшись к нему, банкир рискует забыть, что рожден банкиром. Членам едва ли не самой известной в мире банкирской династии это понятно. Сначала Анри де Ротшильд отвлекся от банковского дела, начав писать пьесы под псевдонимом Андре Паскаль. Потом его сын Филипп де Ротшильд стал поэтом, сценаристом, драматургом, а заодно и автогонщиком. Потом его внучка Филиппина открыла в себе талант актрисы и под псевдонимом Филиппина Паскаль объездила полмира вместе с труппой Comedie Francaise. И, наконец, его правнук Жюльен де Бомарше де Ротшильд решил стать историком живописи.

Однако если с банковским делом эту богемную ветвь французских Ротшильдов связывали только семейные узы и дань уважения, то о другом фамильном ремесле — виноделии — они не забывали.

Основателем винной традиции клана Ротшильдов стал барон Натаниэль — парижский банкир, который в 1853 году купил за 1 175 000 франков расположенное в Бордо винодельческое поместье Brane Mouton, вскоре переименованное в Chateau Mouton Rothschild. Если на момент покупки в хозяйстве было всего 26 га виноградников, то сейчас их площадь достигла 82 га. И если во второй половине XIX века Мутон для семьи Ротшильдов был второстепенным активом, то сегодня это центр небольшой винной галактики, в которую входят несколько винных замков и большая негоциантская фирма в самом Бордо, а также виноградники и винзаводы в Лангедоке, Чили и Калифорнии.

И эта галактика вдруг завертелась вокруг Жюльена де Бомарше де Ротшильда, младшего сына баронессы Филиппины, специалиста по рисункам старых мастеров Возрождения.

Жюльен вспоминает, что, уходя на покой, его дед барон Филипп де Ротшильд пошутил: «Я сделал для вас все, что мог, и спокоен. Вам теперь делать нечего». Баронесса Филиппина оценила отцовскую шутку и за следующие десять лет почти вдвое увеличила продажи — с 1,3 млн ящиков вина в 1988 году до 2,1 млн в 1999-м.

Барон Филипп вошел в историю не только как автогонщик, литератор, меценат и плейбой, но и как революционер в виноделии.

Он первым стал разливать все свое вино в замке, отказавшись продавать его бочками. Для оформления этикеток он стал приглашать своих друзей-художников (среди которых были Пикассо, Дали, Шагал, Миро). Он же стал автором идеи «второго вина» замка, Mouton-Cadet, и создал самую успешную в Бордо негоциантскую торговую марку. Он добился, казалось, невозможного и повысил статус мутона со второго уровня Grand Cru Classe до первого. Он первым среди больших виноделов Европы начал экспансию в Новый Свет и совместно с Робертом Мондави создал культовое калифорнийское вино Opus One.

Баронессе Филиппине оставалось лишь поддерживать взятую высоту. Но она была бы плохой дочерью своего отца, если бы ограничилась этим. С жестами вполне театральными она открывала производство вина в Лангедоке и в Чили. И там, и там она действовала по отцовской модели — выпускала знаковое вино суперпремиального класса и поддерживала продажи доступными негоциантскими винами.

Когда пришло время выбрать преемника винного бизнеса, она остановилась на своем младшем сыне Жюльене де Бомарше. Он курировал реконструкцию Chateau Clerc Milon и переоборудование Chateau Mouton Rothschild, он же руководил строительством суперсовременного завода для производства Mouton-Cadet. Сейчас именно он встречает гостей на дегустациях и руководит спонсорскими проектами. В интервью он говорит, что революций в виноделии совершать не планирует, но и традиций дома нарушать не намерен.

Как и положено историку живописи, Жюльен де Бомарше де Ротшильд водит дружбу с художниками. И, как положено Ротшильду, он вместе с матерью каждый год выбирает нового художника для оформления очередной этикетки мутона. По традиции, заложенной в 1924 году бароном Филиппом, в качестве вознаграждения за свою работу художник получает не деньги, а несколько ящиков вина. Ротшильды знают: если банкир, прикоснувшись к высокому искусству, может напрочь забыть, что он банкир, то и художник от прикосновения к большим деньгам рискует забыть, что он все же художник.


Forbes.ru

 

23.05.2014