Люртоны. История великой семьи виноделов

Часть I. Вино как религия

Правила виноделов во Франции столь строги, что занятие это может быть только служением, а не профессией. С первого века живут здесь виноградари; винодельческие династии — особая аристократия Бордо, никогда не догадаешься по внешнему виду, что перед тобой барон, история рода которого — десяток веков.

Здесь аристократ — это крестьянин-винодел, он хоть и владеет одним или несколькими винными шато (чаще всего к виноградникам прилагаются и замки как таковые), но ничем не напоминает утончённого рыцаря. Я неоднократно ужинала с этими миллионерами и миллиардерами — если б они продали свои шато, то стали бы таковыми, но они продадут их, только если будут подыхать с голоду. И такое в недавней истории происходило. 1950—1960-е годы были катастрофическими для Бордо. Послевоенный голод требовал хлеба, а не дорогих вин, которые потеряли всякую ценность, и владельцы стали распродавать свои шато.

На подмогу пришла семья Ротшильдов (ныне знаменитые вина Мутон-Ротшильд и Лафит-Ротшильд), но Ротшильдов на всех не напасёшься. И тут появился Люсьен Люртон. Винодел не такой уж потомственный, вином занимался его отец Франсуа и дед по матери Леонс Рескапэ, а для бордолезцев третье поколение — ещё не династия. Но Люсьен вырос человеком, для которого виноделие стало религией. Он не был богат и находился в том же положении, что его соседи и коллеги, но они продавали свои земли — обливаясь слезами, конечно, — а он их покупал. В те годы это выглядело чистым безумием. Виноделы вырывали лозу и сажали кукурузу, казалось, вино больше никогда не станет ценностью, и никто уже не отличит столовое от «великого». О замках и речи не было: старой рухляди XIV или XVIII века, на которую сегодня смотришь с замиранием сердца, в послевоенные десятилетия предпочитали бетонные коробки немыслимого уродства, антикварной мебели — шкафы из ДСП на пластмассовых ножках, да и всем «верным» ценностям было сказано категорическое нет. Как такое умопомрачение могло произойти — понять трудно; к счастью, длилось оно не слишком долго и во Франции к непоправимым последствиям не привело.

Что такое «великое вино»? Слово, кажущееся претенциозным, но во французском grand — великий, большой — не несёт в себе сакрального смысла, это вроде пятёрки с плюсом. В Бордо, а именно в Медоке, лучших его виноградных землях, в 1855 году провели классификацию.

Четыре участка земли, или теруара, были признаны первыми гран-крю классэ, то есть лучшими для производства вина. Поскольку теруар — состав почвы и микроклимат — уже определяет качество вина. Простые вина не оттого просты, что виноделы плохо трудятся, а оттого что почва не позволяет сделать вино столь богатого букета, какой есть у гран-крю. Как и в случае с людьми, несправедливость заложена изначально, выйти из грязи в князи может и вино усилиями виноделов, но великим вином можно только родиться.

Четыре гения места — это Шато Марго (Chateau Margaux), о котором слышали все, Лафит-Ротшильд (Château Lafite-Rotschild), Шато Латур (Château Latour) и Шато О-Брийон (Château Haut-Brion). Классификация 1855 года незыблема, поскольку речь идёт об оценке почвы, причём оценке, стихийно сложившейся задолго до официального реестра, но одно исключение из правила всё же было: Шато Мутон-Ротшильд (Château Mouton-Rotschild) был присоединён к гениям позже. Местные так и называют: 4+1, а не просто пять первых гран-крю классэ. На этом классификация не исчерпывается: второй гран-крю классэ, третий, четвёртый и пятый — это ещё 55 марок вина. Стоят они от 300 до 3000 тысяч евро за бутылку. Следующие в иерархии великих будут называться просто гран-крю, без добавления слова «классэ».

Дед Люсьена Люртона Леонс Рескапэ, основоположник династии, купил два «обычных» виноградника и два классированных: второй гран-крю классэ Бран-Кантенак и 40% Шато Марго. Его зять Франсуа Люртон поменял 40% Шато Марго на прославленное шато в Сент-Эмильоне, таким образом, Люсьену, двум его братьям и сестре досталось в наследство не так уж и много. Сегодня многочисленная семья Люртонов владеет несметным количеством виноградников и замков, причём не только в Бордо, а в Лангедоке, Испании, Португалии, Аргентине, Чили и Австралии. Один из Люртонов — Пьер, племянник Люсьена, — директор самого дорогого на свете сладкого вина — сотёрн — Шато д’Икем (Château d’Yquem) и знаменитого вина Сент-Эмильона — Белая Лошадь (Cheval Blanc).

Но вернёмся в далёкий 1952 год: Люсьен, которому сейчас 83 года, решает спасать виноградники. То, что делал он, мог сделать любой, ситуация была такова, что если берёшь в банке кредит под покупку виноградного шато, то возвращаешь меньше, чем брал: инфляция оказывалась выше кредитной ставки. Каждый мог, но покупал виноградники один Люсьен, просто чтоб их не вырвали и не засеяли на их месте кукурузу. Для него — пусть бы цена их и вовсе упала до нуля — виноградники сами по себе были ценностью. Над добрым католиком Люсьеном смеялись четверть века, а со второй половины 70-х, когда экономика в стране пошла на лад, и вино стало постепенно расти в цене, ему начали завидовать.

О чувствах виноделов можно догадаться вот по какой истории: сын Люсьена Гонзаг Люртон — всего у Люсьена десять сыновей и дочерей — получил от отца второй гран-крю классэ Шато Дюрфор-Вивьенс (Château Durfort-Viviens). Это виноградники, соседствующие с Шато Марго, и к ним, как водится, прилагается замок, в данном случае, замок очень завидный. Люсьену Люртону разорившийся хозяин продал в своё время виноградники, а замок оставил себе. Затем, уже в 2000-х, решил продать и замок, а Гонзаг страстно хотел его купить. Они договорились о цене, причём цену Гонзаг предложил завышенную, чтоб сделка состоялась наверняка. Каково же было удивление Гонзага, когда он узнал, что хозяин замка продал его другому человеку на 30% дешевле — только чтоб замок не оказался в руках семьи Люртонов. Потому что хозяин этот, сам винодел, продал «самое дорогое», не надеясь на возвращение великих вин в строй, а Люсьен, тоже не надеясь, купил. И теперь ему, как и многим другим, избавлявшимся в 1950—1970-е от «неликвида», страшно обидно. Гонзаг верит, что рано или поздно не он, так его сын выкупит замок.

Люсьен удивил всех ещё раз в 1992 году, когда поделил свои шато между детьми, а сам ушёл на пенсию, то есть дети получили наследство при жизни отца, относительно молодого. Больше никто из виноделов так не поступал. Люсьен неизбежно мелькал бы на телевидении и обложках журналов, но никому из журналистов так и не удалось с ним встретиться, даже у детей есть одна-единственная фотография отца его молодых лет — Люсьен избегает всякой публичности.

Я была в его доме, там родились и выросли все его дети. Понятно, что дом окружён виноградниками, это самое дорогое из принадлежащих детям Люсьена вин — шато Бран-Кантенак, второй гран-крю классэ. Владение это он отдал сыну Анри. Как только я приехала, Анри зашёл к отцу, пытаясь застать его врасплох, чтобы я могла увидеть хоть одним глазком, но тот спрятался, а через десять минут мы услышали шуршание шин отъезжавшей машины — Люсьен бежал. Он давно как бы перестал быть реальным лицом, оставшись легендой, а поскольку все его завоевания находятся теперь в руках детей, то он и вовсе ни при чём. Детям, разумеется, общаться с миром приходится, у них, кроме своих владений, ещё и негоциантский дом, через который они продают великие вина региона и вина семьи.

Вино из одуванчиков
Полкило цветков, 4 л воды, 2 кг сахара, 2 лимона, 1 апельсин, дрожжи, 1 фунт изюма. Цветы собираются в солнечный день, когда они открыты. Вино изготавливается сразу, пока цветы не подвяли. Головки цветков срываются без стеблей. Цветы заливаются кипятком, настаиваются 2 дня в плотно закрытой посуде. Настой процеживается, смешивается с сахаром и верхним слоем кожуры лимона и апельсина. Полученный настой нужно вскипятить и добавить сок лимона и апельсина. В остывшую смесь добавляются винные дрожжи и хмель. В металлический контейнер для брожения добавляется изюм. Для завершения брожения перед хранением добавляется 10% водки.

chaskor.ru

 

18.05.2010